что это какая-нибудь Катя, но нет, та самая владелица типографии, что снова вроде как сблизилась с шефом и до последнего, наверное, пыталась оживить давно угасшие чувства. Или хотя бы как-то напомнить о них. А в итоге теперь ушла и от мужа.
Но теперь хоть дневник стал оживать, заполняться реальными людьми. Интересно узнать, кто и когда была последняя, Тася, что, возможно, не подозревая, конкурировала за сердце шефа с Риной. Если только Артур до самого конца продолжал любезничать с дамами и встречаться с ними в гостиницах, на дачах, еще где-то в укромных местечках, одаривая незамысловатыми подарками — французскими духами, косметичкой, сумочкой, японским зонтиком или еще какой безделицей, что влияет на умозаключения дамы, делая ее легкой добычей прожженного ловеласа. Прав Жванецкий, когда писал: «нашей сто грамм дал, на трамвае прокатил — твоя!», поистине прав. Конечно, не столь дешево, но так же просто любовь, искренняя, непосредственная, наивная, покупалась, а затем отслужив свое, отбрасывалась, чтоб погаснув, вспыхнуть у другой, соблазненной не только человеком, но и его умениями — в наше время буквально незаменимыми — доставать самые заветные, дефицитные, желанные товары буквально из-под земли и еще до того, как пойманная в тенета поймет, чем может обладать.
Наверное, поэтому Артур ловил только таких, попроще. Материальное возбуждало духовное, ум приказывал сердцу, а то, трепеща, соглашалось. Хоть немного, хоть на чуть-чуть пожить в сказке, представленной ассортиментом магазина «Березка». И верить, что она, эта сказка, не закончится так быстро, так просто, так пошло.
Как на грех, заканчивалась еще быстрее. Елена, она знала это прекрасно, наверное, сама не раз и не два обжигалась, но глядя на брата, почему-то хотела пробовать снова, кажется, поддаваясь его влиянию. Признавая в нем все светлое и шарахаясь от темной стороны натуры. Как и все мы, впрочем.
В понедельник я отправился на работу в последний раз. Директор подписал заявление и выдал характеристику, достаточно умеренную, чтоб не поминать об инциденте. Сказал еще, чтоб забрал выкройки, он приказал бухгалтерии рассчитаться. Копирайт остается со мной, при этих словах, мое лицо передернула ухмылка. Глава кооператива окончательно сжигал мосты, да так, чтоб намека на переправу не оставалось. Я взял картонную папку, покидал в нее все вырезки из миллиметровки, все то, что предлагал, получая заверения или утешительное место на стенде, равно как и то, в чем руководство нужды не видело. Папки оказались небольшими, я упаковал всё, включая мелки, карандаши и оправился прочь.
День выдался ясный, солнечный, необычно теплый даже для наших краев и конца октября. Обычно в это время небо постоянно залито свинцом туч, откуда либо крапает неспешный дождик, либо сыплет колкий снежок. Я немного погулял по опустевшему полуденному городу — в это время, перед самым обеденным перерывом разве что домушники торопливо брели по своим делам — а затем вернулся домой. Выгрузил добро на стол и долго не решался убрать обратно в коробку, с тем, чтоб поставить на шкаф. Душа опустела, настроение, хоть какое-то испарилось, разум пустовал. Я просто смотрел на собственные работы, как на чужие, размышляя вполсилы: интересно, возьмут ли где их в том виде, как они есть, или лишь переделанными? Или мне сдаться и положить их на шкаф до скончания времен? Подумалось сразу: но ведь я же не один такой. Сколько еще кооператоров по стране, неплохих дизайнеров, с чувством вкуса и меры, гораздо лучшим, чем у меня, вхолостую тратя время и нервы на создание того, что видят и как видят. Я переживу потерю вот этих коробок с несбывшимися мечтами, самоучка, который нахватался от себя, а вот иные шли к воплощению мечты куда более сложными, затратными путями. Оканчивали курсы, техникумы, еще что-то, что позволило бы им напрямую попасть в длинный список помощников модельеров — и так ими и остаться. Без всякой надежды на спасение.
Наверное, художникам в переходах и то проще — у них есть шанс, что после смерти их творения не пропадут. Их объявят знаменитыми. А закройщиков… ну куда их? Это в средневековье мода не менялась веками, а сейчас — чуть промахнулся и в архив.
Не знаю, сколько я так просидел, но потом услышал в наступившей темени скрип дверного замка, едва различимый. Значит, вернулась Оля.
— И что ты сидишь во тьме? Меня поджидаешь? — я рассказал об увольнении, а об остальном она догадалась сама. И неожиданно спросила: — Слушай, а почему ты ни разу не делал женскую одежду? Или не умеешь?
Я пожал плечами. В самом деле, ни разу. Хотя это странным для меня никогда не казалось. Вот если бы раскраивал только ее — тогда да, возможно, меня отвезли бы в клинику для промывки мозгов.
— Даже не знаю, не пробовал. В голову не приходило.
— А ты попробуй, вдруг получится. Сделаешь на меня, я этим уже тебя рекламировать буду повсеместно. Можно даже вместо лейбла нашить твое имя и адрес, очень удобно. Я тогда тебя хоть Виктории предложу, станешь ее личным кутюрье.
— Какой-то очень сложный ход. Не проще ли на ней самой мне попробовать? Она хорошо одевается?
— Хорошо, но не слишком. То есть да, одежда у нее «от кутюр», обычно «Прада», но выглядит не лучшим образом. Может, не очень следит за собой, может, не получается. Она вообще странная какая-то. Говорят, раньше, еще год назад, совсем другой была. А теперь… ты прав. Я ей тебя прям сразу порекомендую, но советую подготовиться основательней и лицом в грязь не падать, ни при каких обстоятельствах.
Я пообещал, спросив, решилось ли время отъезда их депутации в Ленинград. Оля кивнула.
— Эту весть и несла. Уезжаем тринадцатого, в воскресенье, Ковальчук фрахтует самолет, какой-то кукурузник, на всю нашу делегацию. Сам понимаешь, надо еще подготовиться, распаковаться, в себя придти — а в понедельник уже выступать.
— Виктория с вами?
— Нет, она тут останется, на хозяйстве. Вот как раз ей займешься. Только без лишней страсти, а то она разводиться собралась. Пятый раз, юбилейный. Жалко, конечно.
— Что разводится?
— Что не едет. Мы с ней вроде как сошлись хорошо, она бы мне столько всего излила, может, даже про закрома Ковальчуковские. Я на это очень рассчитываю.
Я помолчал немного.
— Все же как-то нехорошо вот так с ней обходится.
— Ей тоже нехорошо людей обирать. Ладно, не обирать, но жировать за чужой счет. Так что пусть бессознательно, но поможет. Чую, взять кой-чего из запасов этого золотого человека мы сможем. А пока надо не сидеть, сложа руки, а в магазины идти к празднику готовиться, чай, четыре дня гуляем. На тебе продукты, я как верная жена,
